Ведьмин Кут - Елена Воздвиженская

рогатым полумесяцем, на котором можно было бы, долети ты до него, устроиться поудобнее и покачаться словно на качелях, свесив ножки вниз да поглядывая на то, что делается внизу, на земле. Мороз нынче стоял такой крепкий, что в избе потрескивали брёвна и дыхание, вылетая изо рта, застывало ледяными колечками в воздухе. Разрисовал мороз все окошки узорчатым, расписным кружевом, изукрасил ставни да перила инеем разноцветным, сковал льдом Нетопырье озеро, что было за селом. За тем озером слава слыла дурная, да не о нём пока сказ.

Марфа так замечталась, прикрыв глаза, что вздрогнула от громкого и требовательного: «Мау-у-у-у!», раздавшегося вдруг над самым ухом.

– Тьфу ты, чёрт тебя подери! – выругалась Марфа, подскочив на месте, и обернувшись назад.

Там, на плетне, позади её плеча, восседал большой упитанный чёрный кот, и, поблёскивая жёлтыми круглыми глазищами-плошками, таращился на хозяйку.

– Напугал до чего, брысь, окаянный! – махнула Марфа рукой, и кот тут же, обиженно фыркнув, спрыгнул с плетня вниз, взметнув пушистым хвостом вверх целую охапку снега.

– Фу ты, целую бурю наделал, – проворчала Марфа, утирая снег с лица, и отряхивая шубку, – Чего тебе?

– Мау-у-у-у! – вновь повторил кот, заглядывая Марфе в глаза, ужимаясь и крутя пушистым задом в сторону избы.

– Да погоди маленько, сейчас пойдём, – отмахнулась Марфа. Кот затряс лапами, поднимая их попеременно из сугроба, и прижимая к толстому животу.

– Да прям, озяб он, как же, – хмыкнула Марфа, – Да тебя с печи не сгонишь, лежишь целыми днями, вот и погуляй пока. Тебе пользительно будет.

– И-и-у-у-у, – на высокой ноте подвыл хитрюга (и как только родился такой жалостливый тонюсенький голосок в таком увесистом чреве?), делая последнюю попытку разжалобить хозяйку.

– Голоден, баешь? Не ты ли давеча слизал у меня целое блюдце сметаны, да стянул в чулане мороженого карася? Пошёл бы мышей половил, бездельник!

Кот обречённо вздохнул и присел рядом с Марфой на тропку у калитки, уставившись вдаль.

Марфа же всё стояла и, улыбаясь, глядела на село. Нынче наступили святки. Страшные вечера, зовут их ещё в народе, время особенное да чудное, и Марфа ждала к себе гостей. Хату убрала чисто, стол накрыла богатый, сама принарядилась, и оставалось только дождаться тех, кто придёт к ней нынче.

Жила Марфа одна. И мужики женатые так к ней и клеились, так и ластились, каждый мечтая оказаться тем, кого Марфа предпочтёт остальным. Да только Марфа была сельчанкой добропорядочной, и никого к себе не подпускала, всем от ворот поворот давала.

– И чего ты, Марфа, ерепенишься? – скажет ей, бывало, очередной кавалер, которому указали на дорогу, – Али в твои годы ещё о молодце мечтаешь? Так нет твоей ровни холостой об эти годы. Наш брат весь женатой.

– А мне какое горе? – усмехнётся Марфа, да плечиком поведёт, иди, мол, куда шёл.

Бабы же, жёны их, все у Марфы в подружках были. Уважали они её, хоть и побаивались, и за глаза ведьмой называли. Марфа им то травки какой даст, то заговором поможет, то мужика от пьянки отвадит. Ох, и бушевали за то мужики на селе, ох, и поминали Марфу недобрым словом! Только бы рюмашечку перехватить, а она в рот нейдёт, от одного вида всё нутро крутит! Знать, супружница к ведьме этой снова бегала, да подмешала ему затем в питьё отвару бесовского, что Марфа дала. Зато бабы её за это уважали, да ещё за то, что хоть и ведьма она была, но никому в селе не пакостила, зла не делала. И вот, нынче и ждала Марфа бабонек к себе в гости.

Глава 2

Перекатилась по небосклону с одного его края на другой яркая звёздочка, Марфа проводила её глазами и улыбнулась. Переведя взгляд на село, увидала она, как снизу по улице поднимается к её дому Акулина, неся в руках что-то большое.

– Капустку квашеную в горшке несёт, – довольно подумала Марфа, – Капустка у неё вку-у-усная, Акулина её лучше всех делает, секрет особый знает, яблоко добавляет осеннее, да семена трав пряных, что по берегам реки растут у дальней излучины.

– Там, где русалки хороводы водят в лунные ночи, – вновь улыбнулась Марфа, – Ну, да об том всем знать не обязательно.

Акулина пришла к ней пять лет назад, робко жалась в сенях, оглядывалась по сторонам, после вошла в избу, встала у порога:

– Детей у нас с Игнатом нет, уж четыре года взамужем я.

Ну, что же, Марфе не жалко доброму человеку помочь, приготовила она нарочно для Акулины сбор из кореньев, что водятся только на Волчьем болоте, научила, как пить, сама же заговор за неё читала на полную луну брюхатую. А вскоре и понесла Акулина. Ох, и радости было! С той поры и дружили они с Марфой, как выдавалась минутка, прибегала Акулина к ведьме в гости, почаёвничать, словом перекинуться, новости сельские рассказать.

Вслед за Акулиной с другого конца села вывернули на центральную улицу ещё две бабоньки – соседки – Галка да Дарья, хохотушки и насмешницы. Вот и сейчас шли они под ручку, подобрав длинные подолы, и смеялись над чем-то, весело переговариваясь.

– Да только не всегда так было, – приподняла одну бровь Марфа, – Лет семь назад дело случилось. Рассорились всегдашние подружки в пух и прах. А после и в доме, что у одной, что у другой всё посыпалось – ребятишки хворают, скотина чахнет, огороды не родят. А Галка с Дарьей ещё пуще ругаются, друг на друга валят, винят, что одна на другую порчу наслала. В один из дней и прибежали обе разом к Марфе, так, мол, и так, выведи бесстыдницу на чистую воду, а сами обе друг на дружку кажут. И опять за ссору. Цыкнула на них Марфа. Велела рта не раскрывать, пока они у неё в избе, и грязи этой словесной не разводить. Иначе, мол, не стану и помогать вам, выгоню вон с порога. Поутихли бабёшки. А глазами-то всё одно так и сверкают, друг на дружку глядючи, зыркают-переглядываются, колют друг дружку будто пиками.

Марфа их на лавку усадила по разным концам. Сама чан с водой достала да яйцо сырое. Чан на лавку поставила промеж баб, да хлоп – яйцо в воду и разбила. И ахнули Галка с Дарьей – яйцо-то чернёхонькое внутри оказалось, да мало того, стало оно в воде перекатываться, переливаться, и сложилась чёрная жижа в картину. Вроде как баба стоит у прилавка какого-то, да фигура у неё необычная, руки долгополые, чуть не до колен свесились. Строго глянула Марфа на притихших баб, спросила без улыбки:

– Признавайтесь, что вы этой бабе сделали?

Заревели обе, заохали, да тут же и признались Марфе.

Были они недавно в городе на ярмарке. Там баба одна игрушками деревянными торговала, сама она их вырезала и расписывала. Игрушки баские, затейливые, расписные – свистульки да матрёшки, лошадки да качельки. А вот хозяйка сама дюже некрасива, с лица вроде и ничего, а вот руки её чуть не до земли свисали. Услыхали Галка с Дарьей в толпе, как мужичок один другому рассказывал, мол, уродилась Анна такой. Замуж никто не взял. Родители померли. А она вот живёт, промыслом своим хлеб зарабатывает. Хорошая, мол, она добрая, да вот из-за таких рук никто к ней и не посватался. Галка с Дарьей услыхали, нет бы пожалеть бабёнку, а они по заведённой привычке смех подняли. Ладно бы промеж себя, так нет, люди их услыхали, иные тоже подхватили. И женщину ту обсмеяли. Заплакала та поначалу, а после игрушки свои в корзину поскидывала, да побежала прочь с ярмарки, а вслед бросила «Попомните ещё меня». Галка с Дарьей тем словам значения не придали, даже и не вспомнили про них, когда беды начались.

– А и зря, – сказала им Марфа, – Анну крепко вы обидели-обсмеяли, за то и наказал вас Бог. Слыхали, небось, как говорят? «Бойся слезы обиженного напрасно человека». Грех-то какой вы сделали! Над убогой поиздевались!

– Что же делать нам теперь?

– А то и делать, что идти к Анне и прощения просить.

– Мы бы и пошли, да где её искать? Она теперича, говорят, и на ярмарки